Девочка и Сариэль
Всё не так. Я не понимаю, что со мной происходит.
То я обожаю подружку, то не могу её видеть.
Я знаю, чем заняться, но ничего не хочу делать для этого.
Надо сделать зарядку, но меня никто не заставляет и не говорит, как делать. И я не делаю.
Мне хочется всеобщего внимания, а на меня все смотрят равнодушно.
Вот ведь совсем недавно, по первому моему писку из самой дальней комнаты бежали на выручку. Тут тебе и водные процедуры, и помыли, и пожалели, на ручки взяли и накормили. Промок на прогулке — получите: бегом домой, переодели в сухое, конфету дали, мультик включили. И всё это — даже не спрашивая!
И да, круто возвращаться домой верхом на папиной шее.
А сейчас?!
Какие уроки?!
О, подружка звонит. Болтали полчаса.
Оп, про уроки забыла — ну и ладно.
Мне надо срочно поесть и идти гулять! Слышите!!!
О, почему так долго, неужели так сложно заранее приготовить и сразу выставить на стол, как только я попрошу?
Пойдём гулять?
…Как не хочешь?! Не можешь!?
Да что ж это такое? Может, меня никто не любит? Но я стараюсь подстроиться, даже иногда иду против своих желаний, чтобы понравиться. Но вне дома — с подружками. Они веселятся, хулиганят, а я боюсь. Боюсь их насмешек и осуждения старших, а так хочется. И я делаю — не получается. Слышу: «Неумеха, тупая, дура!»
Мне бы уйти, но одной скучно, родители вечно заняты. А меня надо занимать, рассказывать, играть.
А тут ещё и взросление, мальчики смотрят… и я на них.
Кошмар. Все эти мысли роятся в моей голове как пчёлы. Не могу заснуть.
Вот было дело — уложили в чистую постельку, спели песенку, а ты обнимаешь плюшевого кота Басика и сладко засыпаешь.
А сейчас и Басик, этот мой старый верный друг совсем выдохся до состояния безвольной мягкой подушки.
И мне так плохо. Я смотрю в потолок. Мои глаза наполняются, и вот две огромные тёплые слёзы скатились по моим щекам.
Но почему мне кажется, что я не одна? Я сама всё закрыла. Мне страшно, я сейчас закричу… Наверное, надо снова пойти в родительскую спальню. Заплаканные дочкины слёзы, испуганный взгляд заставят пожалеть, прижать… и я усну до утра.
Да, пожалуй, пойду…
А может, открыть шторы и пустить небо, звёзды и луну к себе в комнату?
Щелчок — и глухие жалюзи бесшумно поползли вверх, давая ночному свету и духу проникнуть в комнату. Стало светло, но этот свет не резал глаз, а успокаивал, окрасив все предметы серебряным сиянием. Да, необычное завораживающее сияние мерцало по всей комнате, и от него не было страшно. Дыхание стало ровным, и совсем не хотелось плакать.
— Да, — раздался шорох. — Ты сделала это.
— Что сделала?
— Ты вышла из тьмы. Сама… — продолжал шёпот. — Это редко случается, и это прекрасный момент.
— Почему я никого не вижу? Мне странно говорить с пустотой. Все скажут, что я сошла с ума, и мне опять будет больно.
— Нет. Сейчас ты увидишь. Пока успокой Басика, он дрожит от страха. Скажи, что дашь ему колбасы.
— Ах-ха-ха. А он и от слов о колбасе дрожит — только от предвкушения.
— Это лучше, чем от страха.
— Не бойся, Басичек, я никому тебя в обиду не дам. Хочешь колбасы?
Затих. Я готова.
Свет луны, как прожектор, осветил угол спальни и фигуру в чёрной куртке-косухе, джинсах, байкерских сапогах и белой рубашке с галстуком. Но не диссонанс рубашки под байкерским одеянием удивил меня, а огромные, мерцающие мелкими искрами крылья.
— Вау!!! Я даже не знаю, что сказать. Ты кто?
— Я — Сариэль. Я — Ангел.
— Никто не поверит… Лучше не говорить. Такой огромный…
— Зачем ты здесь?
— Потому что ты на грани. Ты в сомнении и тревоге.
— Но я никому не говорила. Как ты узнал…
— Я лучше всех знаю, когда душа на грани. Поэтому меня и зовут Хранителем Переходов.
— А я куда-то должна перейти?
— Да. Ты взрослеешь. И тебе многое непонятно.
— Да, я только об этом думала. Меня разрывает на части. Я просто в….
— Тссс, — Сариэль приложил палец к губам. — Я всё знаю.
— Да?
— Я раскрою тебе одну взрослую истину. Не все в жизни случается и будет случаться так, как ты хочешь. Подруги тебе рады, но у них полно своих забот. Родные и близкие любят тебя, но и они устают. А родители рано или поздно уйдут…
— Уйдут?! От меня? Совсем, - слёзы наполнили мои глаза,- Я не хочу… нет!
— Так устроен мир. Уйдут в другой мир. Но во всей этой неизбежности есть одна важная новость для тебя.
Я жду с нетерпением, когда этот гигант откроет мне самый взрослый секрет. Я зажмурилась…
— Ты никогда не была, не бываешь и не будешь одна.
— И кто же со мной всё это время? Ха!
— Ты.
— Я?!
— Да, ты. Та, которая внутри. Самая верная, чуткая, добрая и честная. Ты никогда себя не подведёшь. Поддержишь, поможешь, успокоишь.
— Но как, как распознать эту поддержку?
— Это верно. Ты ещё многого не знаешь и не умеешь. Никто сразу не знает. Люди учатся всему всю свою жизнь. Я помогу тебе. Бог создал нас, Хранителей, быть рядом. Не судить, не наказывать, но давать возможность любить и принимать себя.
— Это Боженька тебя прислал?
— Можно и так сказать.
Странно, но мне сейчас совсем не страшно рядом с ангелом, говорящим со мной шёпотом. А его вид, больше похожий на героя из старинного боевика, который я как-то смотрела с родителями, только вселял ощущение несокрушимой защиты. И шорох его…
— А… можно…
— Потрогать? Да.
Я коснулась его сильных крыльев. Погладила перья, плотно прилегающие друг к другу. Большие — в верхнем слое, и тонкие, почти пушинки, чуть глубже. Такие приятные на ощупь.
— Возьми одно. Вот это.
Он уверенно выдернул одно и дал мне.
— Спасибо.
— Когда захочешь, можешь вспоминать обо мне. Приходи поставить свечку в храме. А я всегда приду — в минуты твоих сомнений. Сядем и обсудим всё у огня твоей души.
— Да, — сказала я.
Так было легко и приятно. Знать, что у меня всегда есть я. А ещё — Небеса. Бог, который любит меня и посылает Ангела. Хранителя Переходов.
Яркий лучик утреннего солнца вылез из-за горы и погладил мою щёку. Вот и утро. Какой удивительный сон был сегодня… Слёзы, Ангел, дрожащий Басик…
Басик! Где ты? Вылезай из-под одеяла!…
Что это?.. Что это у тебя? Такое перышко… Значит, не сон?
Сариэль?!
— Да, — раздался шёпот…
То я обожаю подружку, то не могу её видеть.
Я знаю, чем заняться, но ничего не хочу делать для этого.
Надо сделать зарядку, но меня никто не заставляет и не говорит, как делать. И я не делаю.
Мне хочется всеобщего внимания, а на меня все смотрят равнодушно.
Вот ведь совсем недавно, по первому моему писку из самой дальней комнаты бежали на выручку. Тут тебе и водные процедуры, и помыли, и пожалели, на ручки взяли и накормили. Промок на прогулке — получите: бегом домой, переодели в сухое, конфету дали, мультик включили. И всё это — даже не спрашивая!
И да, круто возвращаться домой верхом на папиной шее.
А сейчас?!
Какие уроки?!
О, подружка звонит. Болтали полчаса.
Оп, про уроки забыла — ну и ладно.
Мне надо срочно поесть и идти гулять! Слышите!!!
О, почему так долго, неужели так сложно заранее приготовить и сразу выставить на стол, как только я попрошу?
Пойдём гулять?
…Как не хочешь?! Не можешь!?
Да что ж это такое? Может, меня никто не любит? Но я стараюсь подстроиться, даже иногда иду против своих желаний, чтобы понравиться. Но вне дома — с подружками. Они веселятся, хулиганят, а я боюсь. Боюсь их насмешек и осуждения старших, а так хочется. И я делаю — не получается. Слышу: «Неумеха, тупая, дура!»
Мне бы уйти, но одной скучно, родители вечно заняты. А меня надо занимать, рассказывать, играть.
А тут ещё и взросление, мальчики смотрят… и я на них.
Кошмар. Все эти мысли роятся в моей голове как пчёлы. Не могу заснуть.
Вот было дело — уложили в чистую постельку, спели песенку, а ты обнимаешь плюшевого кота Басика и сладко засыпаешь.
А сейчас и Басик, этот мой старый верный друг совсем выдохся до состояния безвольной мягкой подушки.
И мне так плохо. Я смотрю в потолок. Мои глаза наполняются, и вот две огромные тёплые слёзы скатились по моим щекам.
Но почему мне кажется, что я не одна? Я сама всё закрыла. Мне страшно, я сейчас закричу… Наверное, надо снова пойти в родительскую спальню. Заплаканные дочкины слёзы, испуганный взгляд заставят пожалеть, прижать… и я усну до утра.
Да, пожалуй, пойду…
А может, открыть шторы и пустить небо, звёзды и луну к себе в комнату?
Щелчок — и глухие жалюзи бесшумно поползли вверх, давая ночному свету и духу проникнуть в комнату. Стало светло, но этот свет не резал глаз, а успокаивал, окрасив все предметы серебряным сиянием. Да, необычное завораживающее сияние мерцало по всей комнате, и от него не было страшно. Дыхание стало ровным, и совсем не хотелось плакать.
— Да, — раздался шорох. — Ты сделала это.
— Что сделала?
— Ты вышла из тьмы. Сама… — продолжал шёпот. — Это редко случается, и это прекрасный момент.
— Почему я никого не вижу? Мне странно говорить с пустотой. Все скажут, что я сошла с ума, и мне опять будет больно.
— Нет. Сейчас ты увидишь. Пока успокой Басика, он дрожит от страха. Скажи, что дашь ему колбасы.
— Ах-ха-ха. А он и от слов о колбасе дрожит — только от предвкушения.
— Это лучше, чем от страха.
— Не бойся, Басичек, я никому тебя в обиду не дам. Хочешь колбасы?
Затих. Я готова.
Свет луны, как прожектор, осветил угол спальни и фигуру в чёрной куртке-косухе, джинсах, байкерских сапогах и белой рубашке с галстуком. Но не диссонанс рубашки под байкерским одеянием удивил меня, а огромные, мерцающие мелкими искрами крылья.
— Вау!!! Я даже не знаю, что сказать. Ты кто?
— Я — Сариэль. Я — Ангел.
— Никто не поверит… Лучше не говорить. Такой огромный…
— Зачем ты здесь?
— Потому что ты на грани. Ты в сомнении и тревоге.
— Но я никому не говорила. Как ты узнал…
— Я лучше всех знаю, когда душа на грани. Поэтому меня и зовут Хранителем Переходов.
— А я куда-то должна перейти?
— Да. Ты взрослеешь. И тебе многое непонятно.
— Да, я только об этом думала. Меня разрывает на части. Я просто в….
— Тссс, — Сариэль приложил палец к губам. — Я всё знаю.
— Да?
— Я раскрою тебе одну взрослую истину. Не все в жизни случается и будет случаться так, как ты хочешь. Подруги тебе рады, но у них полно своих забот. Родные и близкие любят тебя, но и они устают. А родители рано или поздно уйдут…
— Уйдут?! От меня? Совсем, - слёзы наполнили мои глаза,- Я не хочу… нет!
— Так устроен мир. Уйдут в другой мир. Но во всей этой неизбежности есть одна важная новость для тебя.
Я жду с нетерпением, когда этот гигант откроет мне самый взрослый секрет. Я зажмурилась…
— Ты никогда не была, не бываешь и не будешь одна.
— И кто же со мной всё это время? Ха!
— Ты.
— Я?!
— Да, ты. Та, которая внутри. Самая верная, чуткая, добрая и честная. Ты никогда себя не подведёшь. Поддержишь, поможешь, успокоишь.
— Но как, как распознать эту поддержку?
— Это верно. Ты ещё многого не знаешь и не умеешь. Никто сразу не знает. Люди учатся всему всю свою жизнь. Я помогу тебе. Бог создал нас, Хранителей, быть рядом. Не судить, не наказывать, но давать возможность любить и принимать себя.
— Это Боженька тебя прислал?
— Можно и так сказать.
Странно, но мне сейчас совсем не страшно рядом с ангелом, говорящим со мной шёпотом. А его вид, больше похожий на героя из старинного боевика, который я как-то смотрела с родителями, только вселял ощущение несокрушимой защиты. И шорох его…
— А… можно…
— Потрогать? Да.
Я коснулась его сильных крыльев. Погладила перья, плотно прилегающие друг к другу. Большие — в верхнем слое, и тонкие, почти пушинки, чуть глубже. Такие приятные на ощупь.
— Возьми одно. Вот это.
Он уверенно выдернул одно и дал мне.
— Спасибо.
— Когда захочешь, можешь вспоминать обо мне. Приходи поставить свечку в храме. А я всегда приду — в минуты твоих сомнений. Сядем и обсудим всё у огня твоей души.
— Да, — сказала я.
Так было легко и приятно. Знать, что у меня всегда есть я. А ещё — Небеса. Бог, который любит меня и посылает Ангела. Хранителя Переходов.
Яркий лучик утреннего солнца вылез из-за горы и погладил мою щёку. Вот и утро. Какой удивительный сон был сегодня… Слёзы, Ангел, дрожащий Басик…
Басик! Где ты? Вылезай из-под одеяла!…
Что это?.. Что это у тебя? Такое перышко… Значит, не сон?
Сариэль?!
— Да, — раздался шёпот…
Мальчики не плачут?
Жаркий полдень. Каникулы. Нет уроков, забот. Веселье, радость царит среди школьников. Кто-то уехал с родителями к жаркому морю, кто-то в тихую деревню..
В пыльном городе скучно, днем здесь никого, все заняты, а ты сидишь и тихо плачешь на автобусной остановке. Рядом в кустах валяется велосипед, разодраны коленки. Но больше всего душит обида на самого себя, что ты так и не смог поехать на двух колесах.
Ты так уговаривал отца снять боковые колеса, выкатил его перед соседскими ребятишками, сел, оттолкнулся, но он тут же падает, ты толкнулся под горку, но не успел поставить ноги на педали, и велосипед снова остановился и свалил тебя набок. А дети смеются и показывают пальцем. Девчонки тихо перешептываются и противно хихикают.
И ты с полными глазами слез, которые текут по пыльным щекам, отворачиваешься от веселой братвы, сдерживая рыдания, катишь его за рога в сторону дома.
Вот уже никто не видит. Ты с яростью бросаешь железный скелет предателя в кусты, садишься на лавочку остановки, поджимаешь руками грязные исцарапанные колени и тихо плачешь, всхлипывая и не поднимая головы.
А еще ждет отцовский укор: «Ну что? Я же тебе говорил… Ээх». Мама как может утешит и смягчит его троллинг.
Но! Он! Не! Едет! И слезы от этого снова смывают пыль с твоих щек.
Мерный рокот мотора привлекает твое внимание. Ты смотришь в конец пустынной улицы, странно - ни души, а там, сверкая лаком и хромом, медленно катит Харлей. Красивый!!! Слов нет и глаз не оторвать. И ты прячешь голову в колени, чтобы не выдать свои слезы женщине, усмирившей мотоцикл, женщине с огромными сияющими белоснежными крыльями за спиной.
Она — на мотоцикле!! А ты на маленьком велике не смог поехать.
Рокот приблизился. И прямо перед остановкой затих, щелкнула подножка. И вдруг раздался грохот.
Ты поднимаешь глаза и… сияющий Харлей лежит на боку. А рядом стоит она. Ее лицо растеряно, и крылья испуганно поджаты. Она закрыла лицо тонкими ладонями, и плечи ее затряслись от рыданий.
Ты смотришь на нее пару секунд, потом осторожно встаешь и подходишь. Какие красивые крылья, так и хочется погладить. Страх и любопытство разрывают тебя напополам, но любопытство и сочувствие совершают робкое прикосновение.
Еще и еще:
- Вы расстроились, я так вас понимаю.
- Да!
Она вытерла слезы и опустила руки, но уже на лице не было печали. Озабоченность — да, но не паника и не грусть.
- Намыла, натерла, а тут эта ямка.
Она пристально и серьезно смотрит на тебя:
-Поможешь поднять?
- Я?!
- Ну больше нет никого.
- Так я сейчас его прихвачу, упрусь, а ты вот подножку откинь, когда скажу «Оп!»
- Ладно.
Она повернулась к мотоциклу спиной, уперлась поясницей в седло, руки цепко взялись за рукоятку и раму. Уверенный толчок ногами. И тяжеленный мотоцикл послушно принял вертикальное положение.
- Оп!
Подножка с щелчком встала в правильное положение и надежно приняла на себя вес байка.
- Есть! Как вы ловко.
- Спасибо тебе. Иногда нужен тот, кто опору поставит. Ты оказался как раз этим человеком.
Ты стоишь ошалевший от произошедшего. Шутка ли тебя похвалил…
- А вы… Вы — Ангел?
- Астрена! Я хранитель любви и решимости. А берегу любовь и придаю уверенность.
- Любовь, решимость… Мне?
- Да, мне показалось, ты засомневался в чьей-то любви.
- Я?!!
- Ну вот это: «Ну что? Я же тебе говорил… Ээх». Она произнесла это, стараясь скопировать голос отца.
- Ну я ведь только подумал… Он вечно меня подзуживает, хуже дворовых мальчишек. И так тошно. Я так стараюсь, плаваю, играю в шахматы и футбол. Да я вообще практически звезда, и оценки отличные, а он как будто не видит. Как младший появился, все души в нем не чают. А я вроде как уже не при чем, ему все внимание… Все гордятся его маленькими успехами… А я… я…
- Тебе хочется его внимания и любви. Да?
- Да!
Снова невозможно сдержать рыдания. Но тут тебя обволакивают крылья, и ты затихаешь.
- У тебя доброе сердце, в нем много любви, безусловной и искренней. Иногда ты замечаешь в людях их ошибки и несовершенства. Но ведь это те, которых ты все-таки любишь. Попробуй вспомнить приятные моменты с твоим папой.
- Ну он веселый. Он может собрать и быть центром душевной компании, да и он готовит нам. А еще мы с ним много ездим. Он может много починить.
Она продолжила
- А еще он правда гордится тобой и твоими успехами. У него наворачиваются слезы, когда ты одерживаешь победы, он помнит все твои просьбы, но не все успевает сделать. Он держит семью. Он любит маму, а она его. Сейчас внимание больше малышу. Но и тебе он оказывал ничуть не меньше заботы. Поверь, мы все знаем. Одних песен сколько спел тебе ночами. Так что вот.
- Думаете, не будет поддразнивать?
- Может и скажет чего, но может он не знает, как правильно поддержать, а хочет. Может, стесняется пожалеть (что я такое говорю?), но так бывает. Ты ведь слышал про «Мальчики не плачут»?
- Да, мы не плачем…
- Ах-аха!! Полная чушь!!! Все плачут, даже у ангелов мотоциклы падают, и им нужна помощь.
- Да, верно. Я понял, а решимость?
- Садись на велик.
- …
- Садись. Я Ангел.
Ты садишься, берешься за руль. А она выдергивает из своего крыла перо и говорит:
- Я сейчас его выпущу, оно полетит к твоему дому. Я поддержу тебя сзади за седло велосипеда. Смотри на перо и крути педали, не думай, как на нем сидеть, то — моя забота. Следуй за пером, решительно и неумолимо!
Легкое перо поплыло в воздухе. Как стрелка, как указатель
Ты отталкиваешься и едешь за ним, сначала прямо, потом поворот. Не быстро. Но вдруг понимаешь, что сам. Сам, как ангел с крыльями, паришь по городским улицам. И уже не горькие слезы, а слезы счастья, выбитые ветром, текут по щекам.
Счастливая мама встречает у подъезда. И папа стоит в уверенной позе, сложив руки на груди… и смахнул слезу гордости.
«Да! Права Астрена — все плачут».
А перышко будет с тобой всегда….
В пыльном городе скучно, днем здесь никого, все заняты, а ты сидишь и тихо плачешь на автобусной остановке. Рядом в кустах валяется велосипед, разодраны коленки. Но больше всего душит обида на самого себя, что ты так и не смог поехать на двух колесах.
Ты так уговаривал отца снять боковые колеса, выкатил его перед соседскими ребятишками, сел, оттолкнулся, но он тут же падает, ты толкнулся под горку, но не успел поставить ноги на педали, и велосипед снова остановился и свалил тебя набок. А дети смеются и показывают пальцем. Девчонки тихо перешептываются и противно хихикают.
И ты с полными глазами слез, которые текут по пыльным щекам, отворачиваешься от веселой братвы, сдерживая рыдания, катишь его за рога в сторону дома.
Вот уже никто не видит. Ты с яростью бросаешь железный скелет предателя в кусты, садишься на лавочку остановки, поджимаешь руками грязные исцарапанные колени и тихо плачешь, всхлипывая и не поднимая головы.
А еще ждет отцовский укор: «Ну что? Я же тебе говорил… Ээх». Мама как может утешит и смягчит его троллинг.
Но! Он! Не! Едет! И слезы от этого снова смывают пыль с твоих щек.
Мерный рокот мотора привлекает твое внимание. Ты смотришь в конец пустынной улицы, странно - ни души, а там, сверкая лаком и хромом, медленно катит Харлей. Красивый!!! Слов нет и глаз не оторвать. И ты прячешь голову в колени, чтобы не выдать свои слезы женщине, усмирившей мотоцикл, женщине с огромными сияющими белоснежными крыльями за спиной.
Она — на мотоцикле!! А ты на маленьком велике не смог поехать.
Рокот приблизился. И прямо перед остановкой затих, щелкнула подножка. И вдруг раздался грохот.
Ты поднимаешь глаза и… сияющий Харлей лежит на боку. А рядом стоит она. Ее лицо растеряно, и крылья испуганно поджаты. Она закрыла лицо тонкими ладонями, и плечи ее затряслись от рыданий.
Ты смотришь на нее пару секунд, потом осторожно встаешь и подходишь. Какие красивые крылья, так и хочется погладить. Страх и любопытство разрывают тебя напополам, но любопытство и сочувствие совершают робкое прикосновение.
Еще и еще:
- Вы расстроились, я так вас понимаю.
- Да!
Она вытерла слезы и опустила руки, но уже на лице не было печали. Озабоченность — да, но не паника и не грусть.
- Намыла, натерла, а тут эта ямка.
Она пристально и серьезно смотрит на тебя:
-Поможешь поднять?
- Я?!
- Ну больше нет никого.
- Так я сейчас его прихвачу, упрусь, а ты вот подножку откинь, когда скажу «Оп!»
- Ладно.
Она повернулась к мотоциклу спиной, уперлась поясницей в седло, руки цепко взялись за рукоятку и раму. Уверенный толчок ногами. И тяжеленный мотоцикл послушно принял вертикальное положение.
- Оп!
Подножка с щелчком встала в правильное положение и надежно приняла на себя вес байка.
- Есть! Как вы ловко.
- Спасибо тебе. Иногда нужен тот, кто опору поставит. Ты оказался как раз этим человеком.
Ты стоишь ошалевший от произошедшего. Шутка ли тебя похвалил…
- А вы… Вы — Ангел?
- Астрена! Я хранитель любви и решимости. А берегу любовь и придаю уверенность.
- Любовь, решимость… Мне?
- Да, мне показалось, ты засомневался в чьей-то любви.
- Я?!!
- Ну вот это: «Ну что? Я же тебе говорил… Ээх». Она произнесла это, стараясь скопировать голос отца.
- Ну я ведь только подумал… Он вечно меня подзуживает, хуже дворовых мальчишек. И так тошно. Я так стараюсь, плаваю, играю в шахматы и футбол. Да я вообще практически звезда, и оценки отличные, а он как будто не видит. Как младший появился, все души в нем не чают. А я вроде как уже не при чем, ему все внимание… Все гордятся его маленькими успехами… А я… я…
- Тебе хочется его внимания и любви. Да?
- Да!
Снова невозможно сдержать рыдания. Но тут тебя обволакивают крылья, и ты затихаешь.
- У тебя доброе сердце, в нем много любви, безусловной и искренней. Иногда ты замечаешь в людях их ошибки и несовершенства. Но ведь это те, которых ты все-таки любишь. Попробуй вспомнить приятные моменты с твоим папой.
- Ну он веселый. Он может собрать и быть центром душевной компании, да и он готовит нам. А еще мы с ним много ездим. Он может много починить.
Она продолжила
- А еще он правда гордится тобой и твоими успехами. У него наворачиваются слезы, когда ты одерживаешь победы, он помнит все твои просьбы, но не все успевает сделать. Он держит семью. Он любит маму, а она его. Сейчас внимание больше малышу. Но и тебе он оказывал ничуть не меньше заботы. Поверь, мы все знаем. Одних песен сколько спел тебе ночами. Так что вот.
- Думаете, не будет поддразнивать?
- Может и скажет чего, но может он не знает, как правильно поддержать, а хочет. Может, стесняется пожалеть (что я такое говорю?), но так бывает. Ты ведь слышал про «Мальчики не плачут»?
- Да, мы не плачем…
- Ах-аха!! Полная чушь!!! Все плачут, даже у ангелов мотоциклы падают, и им нужна помощь.
- Да, верно. Я понял, а решимость?
- Садись на велик.
- …
- Садись. Я Ангел.
Ты садишься, берешься за руль. А она выдергивает из своего крыла перо и говорит:
- Я сейчас его выпущу, оно полетит к твоему дому. Я поддержу тебя сзади за седло велосипеда. Смотри на перо и крути педали, не думай, как на нем сидеть, то — моя забота. Следуй за пером, решительно и неумолимо!
Легкое перо поплыло в воздухе. Как стрелка, как указатель
Ты отталкиваешься и едешь за ним, сначала прямо, потом поворот. Не быстро. Но вдруг понимаешь, что сам. Сам, как ангел с крыльями, паришь по городским улицам. И уже не горькие слезы, а слезы счастья, выбитые ветром, текут по щекам.
Счастливая мама встречает у подъезда. И папа стоит в уверенной позе, сложив руки на груди… и смахнул слезу гордости.
«Да! Права Астрена — все плачут».
А перышко будет с тобой всегда….
Есть разница
Разные мысли крутились в голове Элиама. Белоснежные крылья то и дело вздрагивали, стряхивая снег. Он шагал огромными шагами по улице старинного городка, спрятанного где-то в глуши.
Вдруг до его ушей донеслись всхлипывания — сдержанные, но готовые вот-вот перейти в рыдания. На лавочке, съёжившись от холода, сидела маленькая фигурка. Ноги поджаты, руки спрятаны в рукава, хрупкие плечи вздрагивали при каждом всхлипе.
Элиам остановился как вкопанный.
— Что делать? — подумал он. — Я не могу идти, пока здесь страдает неокрепшая душа.
— Эй! — мягко, почти шёпотом, окликнул он.
Фигурка вздрогнула, выпрямилась и посмотрела испуганными глазами.
— Эй, — повторил он, присаживаясь на корточки, чтобы посмотреть в глаза. Голос его был добрый, с грубой хрипотцой, но точно добрый.
— Я вижу.
— Что? И кто ты? — спросило испуганное, но уже с ноткой любопытства лицо.
— Я — Элиам. Я — Ангел. И я вижу в тебе страх и гнев одновременно. Это часто бывает у подростков. Где они, эти чувства, прячутся у тебя?
— Кто? — Девочка всхлипнула, не понимая.
— Твои — страх и гнев.
— А-а… Я не знаю… И почему они у меня?
— Но они твои. Значит, не откуда-то снаружи, не из дома, а изнутри. И сейчас они рвутся наружу — через слёзы.
— Я никогда не думала, что чувства внутри…
— По порядку. Страх. Ты ведь чего-то боишься, и из-за этого что-то у тебя не работает? Что отказывает?
— Ноги, — выдохнула девочка. — Они не хотят идти домой. Просто не могу встать с этой лавочки. Как подумаю, что дома со мной будет, сразу слабость в ногах.
— Что случится?
— Я… Я телефон потеряла-а-а, — всхлипы перешли в рыдания. — Родители рас-сер-дятся… Опять я пло-хая… растеряя-я-яха. Будут ругать, а потом сидеть угрюмые. У нас в городе все всегда ходят недовольные, злые. А тут я ещё…
Вдруг лицо изменилось. В глазах блеснул холод, щёки налились кровью.
— Ненавижу себя! Ааааа! Вот тебе!!! — шлёпнула с силой по голове. Голос сорвался на хрип.
Элиам резко поднялся, расправил белоснежные сияющие крылья и приложил ладонь к груди.
— Вот здесь? Здесь огонь? Там, где должно быть тепло и спокойно. Да?
— Жгучий… рыжий огонь. И мне так плохо…
Он достал из сумки флягу, налил в крышку-чашку тёплого ароматного чаю.
— На. Вода усмирит огонь. А аромат и сладость лесных ягод оставят только чистое тепло.
Было приятно взять на морозе чашку в озябшие руки. Первый глоток — и тепло разлилось, унося жгучую ненависть.
— Знаешь, что сейчас было?
— …
— Твоя душа горела. Вспыхнула от старых обид, укоров, упрёков. Но ты ведь не такая.
— Но я же потеряла телефон. Это дорогая вещь…
— Да, ты потеряла. Да, это обидно. Но это — поступок. А ты — это ты. Поступок и человек — разные вещи. Один и тот же человек может совершать ошибки и хорошие поступки. Главное — делать выводы. Оставаться собой. И идти дальше.
— Но родители… это же я виновата, что они будут злые…
— Нет. Ты — не причина их злости. Иногда людей злит усталость, грусть, что-то своё. Но даже если их огорчает потеря — это не ты. Огорчает то, что случилось.
— Это не одно и то же?
— Они любят тебя. Грустят из-за поступков. Радуются успехам. Помнишь, как хлопали в ладоши на рождественском концерте?
— Да. Они улыбались. Смеялись даже… Стоп! Откуда ты знаешь?.. — она посмотрела на крылья, — Ах да.
— Вот. Это тоже была ты. Та, что поёт. Та, что теряет. Та, что учится. Всё — ты. А чувства родителей — их. Ты можешь уважать их чувства, но не должна путать их с собой.
Слёзы уже не текли. Тёплая чашка согревала ладони.
— Я не плохая… Я их люблю.
Элиам мягко улыбнулся и снова вытянулся во весь рост, расправляя крылья.
— Конечно, не плохая. Просто человек. А люди теряют телефоны. Главное — не теряй себя. И не жги душу страшными словами. Вот — держи, чтобы не забыть.
Он протянул ей белое перо, придерживая его большими мозолистыми пальцами.
— Спасибо…
Элиам растворился в снегопаде, спеша решать важные дела других заблудших душ.
Девочка встала. Ноги уже не были ватными.
— Что ж… Пойду домой, — прошептала она.
Она аккуратно убрала перо в карман… и вдруг — тяжёлая шоколадка «севшего» телефона.
— Ах, завалился! Элиам! В кармане дырка! — радостно крикнула она прямо в снегопад. И тихо добавила: — Спасибо тебе за перышко!
— Да… — ответило небо спокойным голосом с лёгкой хрипотцой.
Вдруг до его ушей донеслись всхлипывания — сдержанные, но готовые вот-вот перейти в рыдания. На лавочке, съёжившись от холода, сидела маленькая фигурка. Ноги поджаты, руки спрятаны в рукава, хрупкие плечи вздрагивали при каждом всхлипе.
Элиам остановился как вкопанный.
— Что делать? — подумал он. — Я не могу идти, пока здесь страдает неокрепшая душа.
— Эй! — мягко, почти шёпотом, окликнул он.
Фигурка вздрогнула, выпрямилась и посмотрела испуганными глазами.
— Эй, — повторил он, присаживаясь на корточки, чтобы посмотреть в глаза. Голос его был добрый, с грубой хрипотцой, но точно добрый.
— Я вижу.
— Что? И кто ты? — спросило испуганное, но уже с ноткой любопытства лицо.
— Я — Элиам. Я — Ангел. И я вижу в тебе страх и гнев одновременно. Это часто бывает у подростков. Где они, эти чувства, прячутся у тебя?
— Кто? — Девочка всхлипнула, не понимая.
— Твои — страх и гнев.
— А-а… Я не знаю… И почему они у меня?
— Но они твои. Значит, не откуда-то снаружи, не из дома, а изнутри. И сейчас они рвутся наружу — через слёзы.
— Я никогда не думала, что чувства внутри…
— По порядку. Страх. Ты ведь чего-то боишься, и из-за этого что-то у тебя не работает? Что отказывает?
— Ноги, — выдохнула девочка. — Они не хотят идти домой. Просто не могу встать с этой лавочки. Как подумаю, что дома со мной будет, сразу слабость в ногах.
— Что случится?
— Я… Я телефон потеряла-а-а, — всхлипы перешли в рыдания. — Родители рас-сер-дятся… Опять я пло-хая… растеряя-я-яха. Будут ругать, а потом сидеть угрюмые. У нас в городе все всегда ходят недовольные, злые. А тут я ещё…
Вдруг лицо изменилось. В глазах блеснул холод, щёки налились кровью.
— Ненавижу себя! Ааааа! Вот тебе!!! — шлёпнула с силой по голове. Голос сорвался на хрип.
Элиам резко поднялся, расправил белоснежные сияющие крылья и приложил ладонь к груди.
— Вот здесь? Здесь огонь? Там, где должно быть тепло и спокойно. Да?
— Жгучий… рыжий огонь. И мне так плохо…
Он достал из сумки флягу, налил в крышку-чашку тёплого ароматного чаю.
— На. Вода усмирит огонь. А аромат и сладость лесных ягод оставят только чистое тепло.
Было приятно взять на морозе чашку в озябшие руки. Первый глоток — и тепло разлилось, унося жгучую ненависть.
— Знаешь, что сейчас было?
— …
— Твоя душа горела. Вспыхнула от старых обид, укоров, упрёков. Но ты ведь не такая.
— Но я же потеряла телефон. Это дорогая вещь…
— Да, ты потеряла. Да, это обидно. Но это — поступок. А ты — это ты. Поступок и человек — разные вещи. Один и тот же человек может совершать ошибки и хорошие поступки. Главное — делать выводы. Оставаться собой. И идти дальше.
— Но родители… это же я виновата, что они будут злые…
— Нет. Ты — не причина их злости. Иногда людей злит усталость, грусть, что-то своё. Но даже если их огорчает потеря — это не ты. Огорчает то, что случилось.
— Это не одно и то же?
— Они любят тебя. Грустят из-за поступков. Радуются успехам. Помнишь, как хлопали в ладоши на рождественском концерте?
— Да. Они улыбались. Смеялись даже… Стоп! Откуда ты знаешь?.. — она посмотрела на крылья, — Ах да.
— Вот. Это тоже была ты. Та, что поёт. Та, что теряет. Та, что учится. Всё — ты. А чувства родителей — их. Ты можешь уважать их чувства, но не должна путать их с собой.
Слёзы уже не текли. Тёплая чашка согревала ладони.
— Я не плохая… Я их люблю.
Элиам мягко улыбнулся и снова вытянулся во весь рост, расправляя крылья.
— Конечно, не плохая. Просто человек. А люди теряют телефоны. Главное — не теряй себя. И не жги душу страшными словами. Вот — держи, чтобы не забыть.
Он протянул ей белое перо, придерживая его большими мозолистыми пальцами.
— Спасибо…
Элиам растворился в снегопаде, спеша решать важные дела других заблудших душ.
Девочка встала. Ноги уже не были ватными.
— Что ж… Пойду домой, — прошептала она.
Она аккуратно убрала перо в карман… и вдруг — тяжёлая шоколадка «севшего» телефона.
— Ах, завалился! Элиам! В кармане дырка! — радостно крикнула она прямо в снегопад. И тихо добавила: — Спасибо тебе за перышко!
— Да… — ответило небо спокойным голосом с лёгкой хрипотцой.
